Роман Суржиков - Лишь одна Звезда. Том 2
Спустя час экзекуции, когда кровь уже заливала всю руку и стекала по подбородку на шею, Ульянина Пыль позволила прекратить. Не потому, что смилостивилась, но по велению цели. Рана не должна лишить Менсона сил. Желательно, чтобы она вовсе осталась незаметна для гвардейцев. Так что, действуя правой рукой и зубами Менсона, Пыль наложила повязку на поврежденное левое предплечье. Затем подвела его к умывальнику, велела тщательно смыть кровь и осмотреться в зеркале. Оставшись довольна, Пыль уложила его в постель и накрыла голову подушкой.
Кричи, если хочешь.
Менсон издал бесконечно долгий, рваный, мучительный стон.
Теперь ищи способа вернуться к императору.
Не хочу! Не хочу!..
Пыль стащила его с постели, поставила на колени и завернула рукав на правом предплечье. Ищи способа.
На поиски он затратил всю ночь. Не пытаясь уже бороться, истратив все душевные силы во время пытки, он покорно напрягал рассудок и тщился выдумать ложь, которая приведет его в вагон императора. Разум не был его сильной стороной. Придумать что-либо правдоподобное оказалось непосильной задачей. Боги, даже когда Менсон говорил совершенно честно, и то его слова казались бредом! Как тут солжешь? Как солжешь так, чтобы поверили?..
Ждать – вот единственный способ, который он смог измыслить. Ждать, пока Адриан соскучится по шуту, а лекарь придет к выводу, что Менсон уже успокоился и овладел собою. Но это, видимо, займет дня три, а Пыль отказывалась ждать так долго. Она требовала сделать дело в поезде. Разум шута не находил способа выполнить приказ. Тогда Ульянина Пыль обратилась к той части Менсоновой души, что прежде ее не заботила: интуиции.
Что-то странное творилось там, в этой бессознательной глубине. Заглянув туда, Пыль видела рельсовую дорогу и поезд с гербами Короны, идущий по ней, и что-то черное впереди. Сплетение щупалец, когтей, зубов, глаз ворочалось на рельсах, загораживало путь. Клацало челюстями, тянуло щупальца навстречу поезду, красноглазо таращилось, рычало. Чудовище было так голодно, что хотело сожрать весь состав. Огромное, безразмерное, оно загораживало треть горизонта. Менсон не мог понять, как никто не замечал его! Он сам давно бы заметил, если б не пытки Ульяновой Пыли.
И Менсон забарабанил в дверь, крича:
– Опасность на пути! Пррредупредить владыку! Я должен!
Хороший способ, – сказала Пыль. Владыка верит твоей интуиции. Используй ее.
– Ночь, – сонно ответил часовой. – Спи, колпак. Днем доложишь.
– Поздно будет! Поздно! Опасность вперрреди! Стрррах!
– Ладно, позову твоего Форлемея. Скажешь ему, а он – владыке.
– Форлемей не сможет! Я должен прррямо владыке, только он поймет!
– Ну, конечно. Сказал – спи! Ночью в Адрианов вагон хода нет.
На рассвете, – согласилась Пыль.
– На рассвете? – спросил Менсон. – На рассвете отведешь?
– Спи! Утром посмотрим.
Спать он и не думал. Менсон сидел на полу, лицом по ходу поезда, и смотрел в разверстые пасти чудовища. Оно приближалось. Со скоростью пятнадцати миль в час. Как лошадь, идущая галопом.
При первых лучах солнца шут обрушил кулаки на дверь.
– Пррроснись! Ты обещал меня к владыке! Опасность близко!
– Чертов колпак, уйди во тьму… Лекарь разрешит – тогда пойдешь…
Ульянина Пыль нырнула вглубь его памяти, пронизала последние двадцать лет, раскопала то, что лежало ниже…
– Чертов колпак? Это ты, солдат, меня так назвал? – произнес дядя императора спокойно и вкрадчиво, даже с усмешкой.
– Тебя, – ответил часовой, слегка сбитый с толку переменой в голосе.
– Давай-ка проясним ситуацию. Я хочу увидеть своего племянника и предупредить об опасности, а ты мешаешь мне. Все ли верно, солдат?
После минутного молчания дверь отворилась.
– Идем, – буркнул гвардеец. – Но если владыка разгневается, ты сам виноват.
– Дрожу от ужаса.
– И говорить будешь в моем присутствии, не наедине!
– А уж это решать нам с Адрианом.
Они прошли по коридору, открыли дверь, вышли на балкончик. Утро было морозным, и Менсон вздрогнул от внезапного холода. Вокруг лежали все такие же снежные поля, редкими метелками торчали поодинокие деревца. Солнце розовело, выкарабкиваясь из-за горизонта. Менсон вытянул шею, чтобы взглянуть вперед. Чудовище было там, но теперь, в лучах солнца, сделалось невидимым. Рельсы вели к мосту через какую-то реку. В стороне от рельс, на севере, темнели замковые башни.
– Где это мы? – крикнул гвардеец.
По балкону прохаживались часовые, кутаясь в тулупы. Один ответил:
– Подъезжаем к Бэку.
– А тот замок – Эрроубэк?
– Угу.
– Быстро. Треть дороги уже сделали.
– Угу.
Гвардеец и Менсон перешли по мостку на балкон соседнего вагона, стукнули в дверь. Их спросили:
– Что нужно?
– Я пришел увидеть Адриана, – холодно ответил Менсон.
– Он не велел.
– А ты его самого спроси. Передай: моей интуиции есть что сказать.
– Он еще спит.
– Так разбуди его, солдат. Разбуди.
Нечто в голосе Менсона заставило гвардейца отпереть дверь.
– Ждите здесь, я узнаю. Если владыка уже проснулся, то…
Не договорив, ушел вглубь вагона. Послышались голоса.
Менсон смотрел вперед, сквозь всю длину состава – вагон императора шел последним. Чудовище ждало за рекой. А может, в реке, под мостом. Менсон не мог разобрать точно.
На балкон вышел капитан Грейс – командир гвардейской роты.
– Владыка одевается. Что произошло?
– Впереди опасность, капитан.
– Откуда вы знаете? Машинист и дозорные ничего не видели.
– Они не умеют смотреть.
– Какого рода опасность?
– Не знаю. Но я чувствую ее. Должен сказать владыке, он поймет.
– Владыка одевается.
Менсон и трое гвардейцев умолкли в тревожном ожидании. Морозный ветер пробирал до костей. В просвете меж вагонов стальными лентами скользили рельсы. Менсон спросил у Пыли: если столкнуть Адриана туда, под колеса?.. Пыль ответила: можно.
Поезд был уже у моста, когда владыка вышел на балкон.
– Боги, как холодно! Зайдемте внутрь.
– Нет, владыка! – вскричал Менсон. – Я должен показать. Отсюда, с балкона, виднее.
– Виднее?.. – удивился Адриан и вопросительно глянул на Грейса.
– Дозорные не видят никакой опасности, владыка. Ночь прошла без происшествий. Путь чист, – доложил капитан.
– Нет, посмотри! – Менсон вцепился в рукав Адриана. – Выгляни вот сюда, мимо вагона!
– Ты же понимаешь, – ласково спросил владыка, – что я не увижу того, что видишь ты? Мы с тобою смотрим по-разному. Просто скажи, в чем беда.
Тягач уже вкатывался на мост.
– Ты должен увидеть! – вскричал Менсон. – Это внизу, на реке!..
– Ну, довольно, – неожиданно осерчал Адриан. – Я иду в тепло. Хочешь говорить – иди со мной.
Он шагнул внутрь вагона, и Менсон в отчаянии метнулся следом, а капитан Грейс удивленно воскликнул за их спинами:
– Глядите-ка, он прав! Там, на реке, какой-то отряд! Кажется, они…
Тогда чудовищный скрежет вспорол весь мир. Полотно моста проломилось под тягачом, и тот рухнул вниз, увлекая за собою состав.
* * *
Месиво. Хлам. Осколки. Фарфор. Дерево. Железо. Мясо…
Черный звон. Очень черный. Внутри Менсона. Или Менсон – внутри него. Менсон не знает, где кончается он сам, а где начинается мир. Внутри – месиво. Снаружи – месиво.
Он шевелится, пытаясь нащупать хоть собственное тело. Боль – единственный признак. Боль должна быть внутри. Вот рука. Она болит – значит, моя. Вот что-то режет и ноет при каждом вдохе – моя грудь со сломанным ребром. Горячее течет по бедру… Я чувствую. Мое бедро. Горячее – кровь или моча. Бедро болит, значит – кровь. Течет вверх… Влага на животе… Почему так? Я лежу вниз головой. А вот вторая рука… не болит, значит, чужая. Я лежу на чьем-то теле. Вперемешку с ним, с осколками стекла, со щепками дерева… Над собой вижу стену – она вмята и продавлена, сквозь трещину вползает свет. Где-то что-то трещит… Похоже на огонь… Да, огонь. Угли из печки, ковер… Все затянуто серым дымом.
Менсон пытается встать и долго не может освободить свои ноги. Они зажаты между ногами трупа, с которым Менсон слипся при падении. Наконец, выдирает одну ногу, ставит на что-то вроде бы твердое. Цепляется рукою за обломки стены, тянет себя вверх.
Вагон качается и роняет его обратно, на труп. Дым становится гуще.
Сквозь дыры в стене Менсон слышит голоса снаружи. Недалекие, но глухие, смятые.
– Ну и свалка… Тьма!
– А ты чего ждал…
– Но твою Праматерь, а! Ты только посмотри!
– Заткнись.
Те, что говорят, ходят где-то. Менсон слышит шаги, скрип дерева. Кажется, ходят прямо по останкам вагонов.
